Опасные связи [Роковое наследство] - Кейси Майклз

Люсьен следил за тем, как постепенно его слова проникают в сознание Кэт. Все эти годы она укрывалась в Тремэйн-Корте, вдали от всех и всего, что любила. Она кое-как сумела зализать свои раны и даже набраться достаточно сил, чтобы протянуть руку помощи Эдмунду, Нодди и самому Люсьену.

Ей приходилось заставлять себя быть сильной столь долгое время, что он не сомневался: она не сразу осознает, насколько резко изменилась ситуация с той минуты, как ее опознал Гарт Стаффорд.

Теперь она вольна покинуть Тремэйн-Корт, покинуть Люсьена, вольна вернуться в Ветлы и снова начать жизнь, достойную леди д'Арнанкорт. Она вольна перебраться в Лондон, где благодаря ее имени и богатству наверняка будет пользоваться сногсшибательным успехом в обществе, которому ничего не известно об истинных причинах ее отсутствия. Она вольна оставить в прошлом и эти два горестных года, и самого Люсьена Тремэйна, незаконнорожденного ублюдка, у которого на нее прав не больше, чем у человека с луны.

Люсьен не отважился заговорить, он лишь следил по ее выразительным серым глазам, как она осознает это. Он продолжал смотреть и тогда, когда задрожала ее нижняя губа и из глаз скатились первые слезинки, тут же превратившиеся в бурный поток.

— Ох, Люсьен, — всхлипывая, пробормотала она. Ее внутренние преграды наконец-то пали, и она обхватила его руками, в надежде найти утешение, разделить с ним боль и даря в то же время проблеск надежды, хотя Люсьен, как никто другой, должен был понимать, что не заслужил права надеяться. — Что же мне теперь делать? Папа умер!

ГЛАВА 20

…Таились в них и ненависть, и страх,И гордость, и чрезмерная тоска…

Мойнино зелье потихоньку делало свое дело. Мелани раскинулась на розовом атласном покрывале, а вокруг кровати горели восковые свечи, распространяя сладковатый аромат и мягко освещая ее кожу цвета слоновой кости. Она улыбнулась, наблюдая в висевшем над кроватью зеркале, как ее руки шарят по ее телу, ласкают его, гладят.

Светлые кудри разбросаны по атласным подушкам словно живое золото. Нежная кожа, кремовая, мягкая на ощупь; груди с темными сосками, золотистое гнездышко в том месте, где сходятся бедра, завораживающее скрытыми в нем сокровищами; тончайшая талия, расширяющаяся в чудные ягодицы и пышные бедра, — ну у кого еще могут быть такие формы?

Мелани нахмурилась, но лишь на мгновение. У Кэт Харвей нет и тысячной доли ее красоты. Волосы черные, будто немытые, шкура задубела на солнце и покрылась веснушками, долговязая фигура тощая и костлявая, грудь плоская — если она вообще есть у этой девки, — ведь ее не видно под теми отвратительными тряпками, которые она на себя напяливала. Да еще ее глаза. Странные, зачумленные, бесцветные глазищи. Может ли хоть какой-нибудь сумасшедший назвать ее красивой? Может ли Кэт Харвей хоть в ком-нибудь вызвать желание?

Улыбка Мелани стала еще шире. Уж во всяком случае, не в Гарте Стаффорде. Гарт Стаффорд распознал подлинную красоту, как только увидел ее. Ха, этот человек готов был пасть перед ней ниц, как только увидел.

И Гай. Как же она забыла про Гая? Ах, французы отлично умеют проделывать всякие забавные штучки. Он временами даже бывает груб, и тогда ему не хватает английского и он начинает гортанно болтать на своем французском. Но эта грубая звериная любовная игра так восхищает ее, столько приятного в этой боли, которую он нарочно причиняет ей. Мелани развлекалась таким манером еще в Бате. Нет! Она не будет думать об этом. Ей недолго ждать отмщения. Эта тварь приглашена на званый обед, а вместо этого ей придется сплясать смертельный танец, и тогда эта глава из жизни Мелани навсегда закроется и она будет спокойна, что ее дорогой Люсьен никогда про это не узнает.

Сердитые морщинки опять собрались на алебастровом лбу. У нее есть Гай. Она может заполучить Гарта — стоит только щелкнуть пальцами. Она может заполучить любого. Так отчего она по-прежнему хочет одного Люсьена?

Ведь он просто дурак! Ошивается у Эдмунда почти все время, как будто ему и впрямь есть дело до этого убогого. А когда он не торчит у Эдмунда, то слоняется возле детской, и сюсюкает с сопливым щенком Нодди, и дразнит Мелани, продолжая волочиться за Кэт Харвей. Он и сейчас сидит у нее. Раскудахтался над ней, как курица над цыпленком, и только оттого, что шлюшка, видите ли, хлопнулась в обморок в лабиринте! Смехота!

Мелани терпит его детские выходки, его мелочную месть, но сколько же еще ей терпеть? Она продумала все, она перенесла столько мучений за эти ужасные, пустые, потерянные здесь годы — и все для того, чтобы они смогли быть вместе. Но близится время, когда его играм придет конец. Ее нервы напряжены до предела, они вот-вот лопнут. Она уже не раз выдавала себя в его присутствии, ее одержимость брала верх над рассудком.

Ей больше нельзя допустить ни одной ошибки. Скоро она завладеет Люсьеном. Она заставит его понять, что он принадлежит ей, и только ей. Что они оба принадлежат друг другу — отныне и навсегда.

Вот только как? Эдмунд стоит им поперек пути. Кэт Харвей стоит им поперек пути. Даже Нодди создает проблему одним своим существованием.

Мелани придется оградить Люсьена от них и положить конец той возмутительной клевете, которую они возводят на нее.

Она вела себя так хорошо. На протяжении почти целой недели, благодаря Мойному зелью, опиуму и посещениям Гая, она была способна держать себя в руках. Она была просто образцом благовоспитанности. Вплоть до того вечера, когда Гарт проболтался, что Люсьен снова целовал Кэт Харвей. Она поддалась гневу, она позволила себе грубость, и Люсьену пришлось сделать ей выговор.

И как только она тогда досидела до конца? Если бы она не была уверена, что после обеда в мансарде ее будет дожидаться Гай — с его неожиданными трюками, его очаровательной изобретательностью, — ей вряд ли удалось бы взять под контроль чувственность Мелли.

Но даже Гаю не удается погасить в ней пожар на достаточно долгий срок. И Мойнино зелье этот пожар не погасит. Только Люсьен. Только он может дать ей счастье. Его руки. Его губы. Его пульсирующий член глубоко внутри нее, он вторгается глубже, еще глубже и приносит то единственное удовлетворение, которое ей когда-то довелось познать. Проживи она еще сто лет — ей и тогда не забыть то безмятежное спокойствие, которое столь удивительно, столь неожиданно она ощутила в его объятиях, когда они впервые занялись любовью.

Другие только брали ее любовь. И лишь один Люсьен, милый Люсьен, подарил свою любовь Мелли. А теперь, черт бы его побрал, он пытается заморочить ей голову своей жалостью, ласковыми словами и пустыми обещаниями. Она по-прежнему с радостью убила бы его, если бы не любила. О, как бы она наслаждалась, убивая его не спеша, слушая его мольбы о пощаде, мстя за его оскорбительное пренебрежение. Но она любит его. Черт бы его побрал! Ну почему ей суждено так его любить?